Николай Задорнов - Первое открытие [К океану]

Вода оказалась пресная, тинистая, берега луговые, мокрые, топкие. Местами и тут пятна масла на воде, пахнет как керосин. Обратно от озера шли по лугу, потом по кочкам, по дороге всюду малые пресные озерца, некоторые с очень чистой водой. Чем ближе к морю, тем выше и суше почва, пески подымаются и превращаются в высокий вал, стеной обрываются к морю, заваленному лесом. Вдали, как дом родной, как утешение среди этой неприветливой природы, недвижимо стоит бриг. Солнце теперь перешло ближе к Марии, и блеска масла не видно на воде.

Попов стрелял уток. Птицы поднялись с озера. Стаи их закрыли все небо в несколько слоев. Черные и белые лебеди плавали не пугаясь. Песчаный вал переходил в отрог горы. Тут лиственный лес. Росли саранки, полевой горох. Часа через два открылась роскошная зеленая равнина и вдали деревня. На болотах — клюква, брусника. Нашли одинокую пустую юрту, в ней деревянная посуда с резьбой, луки, стрелы, корыта.

Грот взял себе один лук и оставил пачку табаку и кремень с огнивом.

Шестаков, Фомин и Подобин тем временем набрали черемши и стали угощать офицеров.

— Одно название что Мария… Я думал, на самом деле встретим какую-нибудь, — зубоскалил матрос Фомин.

Вдали показались люди. Их было четверо. Они торопились. Человек в красной ватной куртке шел с пикой, а остальные махали шкурками рыжих лис.

Воин остановился, положил пику, и все четверо встали на колени, прикладывая головы к песку.

Их знаками пригласили подойти ближе. Попов дал им по кремню и по огниву, а Грот угостил табаком. Гости достали медные трубки, покурили и стали показывать знаками, что юрты их близко. Они с большим любопытством осмотрели шедшую под берегом шлюпку.

Но, не доходя жилищ, местные жители попросили Грота положить на песок свое двуствольное ружье. Он велел матросам оставаться с оружием и пошел с Шестаковым. На глазах у него быстро убежали в лес женщины и дети.

В сопровождении своих новых знакомых Грот обошел дома. Множество линяющих собак облаивали незнакомцев. В срубе сидел медведь. Сушились тюленьи шкуры.

— Вон они, красотки! — сказал Шестаков.

Вдали на холмах стояли толпы женщин и детей. На обратном пути Шестаков рассказывал Гроту, что видел ружья самые настоящие, но с деревянными стволами.

— А замки железные и с длинными курками, чуть не в палец.

Матросы удивлялись, какой рослый и здоровый народ здешние островитяне, только почти у всех больны глаза, красны и припухлы веки и гноятся у многих.

«Байкал» обошел мыс Мария. Начали описывать еще один залив. Когда-то Гаврилов принял его за амурский лиман. Поэтому назвал заливом Обмана. Казакевич съехал на берег.

Опять топкие луговины, кое-где снег, болота с клюквой и морошкой, завалы мертвых коряг, крупного леса тут нет. И весь залив с вершины сопки, куда забрался из любопытства Казакевич, представился как сизое, зарастающее грязью и травой болото, все в масле, иле, с тинистыми мокрыми берегами. Не поймешь, где тут море, а где суша.

На шести лодках подошли сахалинцы. На одном — кафтан синего сукна, на всех — шапки из собачьего меха. В сопровождении их лодок Казакевич пошел на вельботе к селению. Команда его была хорошо вооружена.

Оказалось, что селение расположено на берегу маленького озера, протокой соединенного с морем. Избы на высоком берегу.

Казакевичу стали предлагать на промен собачьи и тюленьи шкуры. Он хотел поговорить с женщинами, пошел к ним, но тут все жители кинулись и встали ему поперек дороги.

…Ночью на далеких сопках видели столб огня. Вся команда поднялась смотреть на невиданное зрелище. Огонь бил с сахалинского берега, как из трубы.

— Это не лесной пожар! — говорили матросы. — Какой-то огонь бьет из земли. Вулкан?

— Нет, не вулкан, — отвечал Невельской.

— Что же это такое, Геннадий Иванович?

— Какой-то выход горючего газа. Были пожары в лесу, и с тех пор горит.

Утром увидели на сопках горелый лиственничный лес. Казалось, сопки усеяны черными обуглившимися палочками.

Судно двигалось к югу, прямо в амурский лиман. Места на берегах пошли веселей. Появились рощи, чистые высокие возвышенности в траве и цветах.

Гейсмар послан был с матросами на берег и неожиданно, перейдя полуостров, наткнулся на большое селение. Огромная толпа, человек в двести, встретила его. Целовались, дружески обнимались. Гейсмар и матросы бродили по кедровникам, в кустах. Всюду пески. Чем дальше в заросли стелющегося кедра, тем глубже пески. На окраинах озер и болот цвел багульник и белый дурман. На возвышенностях — красные и желтые саранки. Пески были всюду, куда бы ни шли. Тут гораздо теплей. Днем жарко. Тяжело идти. Вязнут сапоги.

Вдали темные густые леса. В деревне много бревенчатых клеток с медведями. Дома крыты берестой. Сушится юкола.

Местные жители повалили за Гейсмаром и его матросами, выпрашивали табак, перегоняя и толкая друг друга, просили показать какую-нибудь вещь… И сами все показывали.

Один старик долго смотрел на Грота и вдруг сказал:

— Лоча! — и показал себе на уши.

— Понимает, что мы говорим по-русски! — объяснил алеут Михаил.

Вернулись к вельботу, где оставалась вооруженная охрана, простились с новыми знакомцами. Дружно взялись за борта, перетащили вельбот через песчаную банку и пошли на веслах к медленно двигавшемуся на юг бригу.

Кит пускал фонтан и прошел вблизи шлюпки.

Невельской сам пошел на берег. Когда вельбот и байдарка подошли к деревне, Подобин подманил к себе несколько человек и протянул им, не выходя на берег, отломленную половину пачки табаку. Сразу же сахалинцы забежали в воду и один из них — старик высокого роста — взял табак.

На берегу жители обступили Невельского, принесли меха, просили водки. Сами стали звать к себе. Здоровенный седой мужик с бородой показал знаками, что за водку можно получить женщину. Старик был в матросской рубахе. У многих туземцев фляги, кинжалы, ножи, топоры. Перед юртами лежали бочки дубовые, доски — остатки корабля. Похоже, что здешние жители и торговали, а при случае и грабили…

Невельской, наслышавшийся от своих офицеров о добрых нравах местных жителей, слушал мрачно. Он роздал огнива и кремни. Сахалинцы требовали еще подарков и угрожающе двинулись на него. Невельской схватил двуствольное ружье и отступил шаг назад, за черту, которую Подобин предусмотрительно провел перед началом беседы.

Сахалинцы отпрянули.

Невельской позвал одного из стариков и, посадив его, угостил табаком и стал расспрашивать, чертя на песке лимана берег Сахалина.

Понемногу толпа успокоилась.

Когда садились в шлюпку, раздались крики, и по воде побежал седой старик в матросской рубахе и делал разные движения пальцами, приговаривая:

— Мэри! Мэри!

— Стукнуть его веслом? — спросил Шестаков.

Невельской ответил, что благодарит и отказывается от Мэри.

— Почему капитан недовольный? — спрашивали на судне матросы вернувшихся товарищей.

— Смех, ребята! Капитану предлагали Елизавету и Марию… Первый раз в такую деревню попали, Как раз Геннадия Ивановича угораздило! Жаль, тебя, Фомин, не было…

— Не мудрено, господа, — говорил капитан своим офицерам, — что Япония закрылась. Видимо, около ее берегов бродят такие же канальи, которые все и всех развращают и грабят. Будь у местных туземцев организация, и они бы не подпустили к себе европейцев. А в Европе винят японцев, что замкнутая нация. Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива! Просто нация с достоинством, не желают, чтобы их женщин хватал каждый…

Дует тихий и теплый юго-западный ветер. Невельской осматривает в трубу огромную панораму моря и далеких берегов. Слева — возвышенности Сахалина. Выступила и залегла синей грядой среди моря лесистая гора-мыс. Этот мыс, казалось, закрывал путь кораблю. Правее мыса море, а далеко за морем чуть заметно поднимается над горизонтом конусообразный пик.

— Материк видно! — говорит капитан. — Вот здесь и следует искать вход в лиман…

Когда судно пересекло меридиан мыса, ветер переменился, стал попутным. Погода хмурилась. Водяные вихри обдавали борта шлюпок, шедших с промером впереди транспорта. Невельской приказал офицерам возвращаться. Попов, Ухтомский и матросы, мокрые, измученные, поднялись на борт.

— Совсем замокли! — говорил Попов, вытирая платком лицо.

Невельской приказал убрать часть парусов. Ветер крепчал. Судно тихо продвигалось вперед. Бросили лот. Глубина была девять саженей.

Капитан спустился в свою каюту, когда раздался характерный удар и все судно задрожало и заскрипело. Послышались испуганные голоса, свисток боцмана, вызывавший всех наверх, крики вахтенного офицера, топот многих ног и тяжелая возня на палубе.